Айтишники — люди специфические, не за хлеб работают. Важно видеть смысл и приносить пользу

Сможет ли искусственный интеллект полностью заменить врача-диагноста во время эндоскопического обследования, а также о «заоблачных» зарплатах и повальной релокации айтишников и о том, в чем Челябинск обходит Силиконовую долину, основатель и генеральный директор компании EVA Lab Яна Ким рассказала в первом большом интервью DK.RU.

«Чем можно бить Москву и Питер? Только интересными проектами»

В свои скромные «до 30» Яна Ким успела получить диплом инженера-программиста со специализацией «искусственный интеллект» в Назарбаев Университет, пройти стажировку в Университете Висконсин-Мэдисон в США, закончить магистратуру ЮУрГУ по направлению «бизнес-информатика», а также построить успешную карьеру. В 2016 г. Яна Ким стартовала с позиции менеджера проектов в студии веб-разработки Aimax, где занималась созданием сайтов и приложений для крупнейших банков и розничных сетей, за три года доросла до позиции менеджера по развитию, затем перешла в компанию-разработчика систем распознавания лиц и объектов 3DiVi и «Системы Папилон», а в прошлом году основала собственный стартап.

Расскажите, как это всё уместилось в вашу биографию?

— На самом деле всё достаточно тривиально. Я родом из Костаная, это небольшой город в Казахстане. Назарбаев Университет в Астане считается самым крупным и продвинутым вузом в стране. В то время, когда я готовилась поступать, он только-только открылся, и был просто бешеный конкурс. Я в школе была олимпиадницей по физике, однако сложность заключалась в том, что обучение идет полностью на английском языке, все преподаватели — из-за рубежа, преимущественно из Великобритании и США. Что ж, пришлось напрячься, поднатаскать. Поначалу я склонялась к инженерным специальностям, но меня захантили в Школу наук и технологий, на компьютерные науки, где обучение построено по американской системе. Лучших студентов на последнем курсе отправляли на один семестр в Университет Висконсин-Мэдисон для получения международного опыта — своеобразный бонус, который позволял получить грантовые средства и посмотреть мир.

И как же дороги привели в Челябинск?

— Мой муж — родом из Челябинска. На самом деле после получения диплома было несколько приглашений — и в Сингапур, и в США, но в плане базовых ориентиров я достаточно приземленный человек, для которого семья и базовые ценности стоят выше карьерных амбиций. К тому же я считаю, что в современном мире реализоваться можно где угодно, а вот семью построить… Так что, если уж посчастливилось найти нужного человека, это нельзя упустить. Перед моими глазами было огромное количество примеров людей, которые построили невероятно успешную карьеру, объехали полмира, но человека своего так и не встретили. Это как жемчужинка в огромном море. У нас с мужем и так семь лет были отношения на расстоянии, мы настолько устали от постоянной разлуки, что в тот момент выбор был очевиден. Муж заканчивал магистратуру в ЮУрГУ, уже создал свой бизнес, IT-компанию. И я решила: поживем пару лет в Челябинске, а там видно будет. Но так тут и осели (Улыбается – Прим. ред.). Поначалу даже немного поработали вместе, но затем я ушла в свободное плавание: было жаль, что диплом пылится без дела, хотелось прокачивать навыки именно в области искусственного интеллекта.

А как возникла идея стартапа?

— Первые несколько лет я поработала в крупных компаниях региона, ходила на все местные тусовки IT-шников, митапы, куда приезжали интересные спикеры из Москвы и Питера. Кстати, про 3DiVi там и узнала, такие вакансии редко появляются в общем доступе. Потом с позиции продакт-менеджера, упершись в творческий потолок, перешла в «Системы Папилон». Однако тот продукт, который мы изначально планировали запускать как отдельное направление, не слишком подходил к портфелю проектов ни «Папилона», ни 3DiVi. Да и с экономической точки зрения проще оценивать финансовую эффективность, рентабельность проекта, когда это вынесено в отдельный бизнес. Сначала речь шла просто о том, что концептуально это будет отдельная компания, я с головой погрузилась во все операционные процессы, и инвесторы, видя, что я по-настоящему горю этим проектом, предложили стать соучредителем и генеральным директором. Инвесторы выступили как бизнес-ангелы, вложив в компанию около 4 млн руб. на разработку первого прототипа, потом удалось привлечь грантовые средства – 12 млн руб. от Фонда содействия инновациям.

Складывается ощущение, что крупнейшие IT-компании региона вместо конкурентной борьбы заняты созданием коллабораций. Это так?

— Да, просто комьюнити совсем небольшое, каждый на виду, мы постоянно пересекаемся в разных локациях, на мероприятиях. Честно говоря, делить нам нечего, у каждой компании — своя ниша, собственные уникальные разработки, так что это такая win-win история.

С началом СВО страну покинуло много IT-специалистов. Вы тоже это почувствовали?

— Да, уехало много ребят даже из моего ближнего круга. Компании, которые были нацелены прежде всего на зарубежный рынок, столкнулись с сложностями в монетизации программных продуктов, и вынужденно открыли представительство в Казахстане, Грузии или Армении, обеспечили все для переезда ведущих специалистов.

Что, как вам кажется, могло бы заземлить молодых IT-специалистов здесь, на Южном Урале?

— Могу ответить, опираясь только на собственный опыт. У меня нет внутренней потребности уехать, потому что здесь сложились максимально комфортные условия для жизни и работы. Когда весь день занят напряженной интеллектуальной деятельностью, хочется быть ближе к природе. Окна моего дома выходят на парк, и я испытываю восторг, что не нужно тратить каждый день по несколько часов на пробки, метро. Да и сама среда большого города угнетает, отнимает силы, как мне кажется. Челябинск — тоже, конечно, город-миллионник, но он какой-то «домашний». У Москвы, Питера совершенно другая энергетика, ритм жизни. А здесь полчаса от города — и лес, горы, озера. Единственное, хотелось бы расширить количество рейсов из Челябинска, чтобы можно было свободно путешествовать по миру. Многие айтишники работают удаленно, и это большой бонус: можно получать зарплату по московским или зарубежным меркам, но при этом тратить в Челябинске, где и аренда жилья обходится дешевле, и прочее.

Да, еще лет пять назад все рвались уехать в Москву, Питер, чтобы жить в большом городе. Чем можно бить? Только интересными проектами. На самом деле айтишники — люди специфические, для которых принципиально важно, чтобы то, чем они занимаются, было значимо для людей, для общества. Только на первых порах, пока прокачиваешь хард-скиллы, готов программировать, что угодно, но, когда закрываются базовые потребности и ты уже не за хлеб работаешь, хочется видеть смысл и приносить пользу. К слову, в Челябинске много энтузиастов, креативных людей, которые на творческих началах готовы заниматься крутыми проектами — в медицине, социальной сфере, образовании.

А для стартапа важно, чтобы команда собиралась локальная: поначалу, пока бизнес-процессы еще не отстроены, физический контакт, общение крайне важны, чтобы сформировать правильную культуру внутри команды, засинхрониться. Намного проще объяснять базовые вещи, глядя человеку в глаза. Вот такие проекты — амбициозные, несущие пользу для общества — могут удержать молодых талантливых ребят в Челябинске.

О заработках IT-специалистов ходит много легенд. Каков сейчас уровень зарплат и изменился ли он за последнее время?

— Удаленка немного уравняла уровень зарплат в IT-секторе в регионах и в Москве, и для региональных компаний это не самая хорошая новость: очевидно, что столичные организации попросту перекупают лучших специалистов. Да и, выбирая между двумя офферами, всегда интереснее посотрудничать с московской компанией, где проекты, как правило, более глобальные. Так что средний уровень зарплат немного подрос, но одновременно кризис ударил, началась спецоперация на Украине, да и в целом конкуренция на рынке труда выросла, потому что в последние годы IT стали модным направлением. Так что если раньше зарплаты действительно казались заоблачными в сравнении с тем, что получал рабочий на заводе, то сейчас планка снизилась. Пять лет назад казалось, что по челябинским меркам 45 тыс. руб. — это вполне неплохая зарплата, а у IT-специалиста уровня middle или senior в местной компании была зарплата от 60 до 80 тыс., а на руководящей должности — 100 тыс. В московской компании специалисты среднего звена зарабатывали 150 до 250 тыс. руб., а у руководителей до трехсот доходило. Сейчас средний уровень зарплат в регионе подрос, а в IT плюс-минус остался на том же уровне. Конечно, это всё очень усредненные цифры, в реальности всё зависит от уровня специалистов.

«Компьютерное зрение — это подстраховка, «второе мнение»

В начале 2021 г. Яна Ким вместе с сооснователем 3DiVi Андреем Валиком создала проект EVA Lab. В сентябре компания уже представила первый прототип — алгоритм компьютерного зрения, способный распознавать новообразования, очаговые воспаления и отклонения нижних отделов ЖКТ. Во время эндоскопии алгоритм анализирует видеопоток с камеры и «подсвечивает» на экране определенные участки, в которых программа обнаруживает признаки онкологии. Сейчас технология уже используется в пилотном режиме в Челябинском онкоцентре, с ее помощью проанализировано более тысячи пациентов.

Правда ли, что после школы вы стояли на развилке: медицина или программирование?

— Да, было дело. На самом деле там много схожего: протоколы, алгоритмы. Но родители отговорили: переработки, большой стресс, низкие зарплаты. И, видимо, меркантильность взыграла (Улыбается – Прим. ред.). На врача придется учится восемь лет, а с программированием другое дело — ты практически сразу видишь отдачу. Программируешь сайт, нажал на кнопку «отправить код» — и сразу же видишь страницу в браузере. Что мне нравится в IT — это быстрый цикл обратной связи, наверное, это и стало решающим фактором. Я человек деятельный. Но медицина всегда меня интересовало, это никуда не исчезло. На последнем курсе университета была возможность выбирать любые курсы, и я набрала по максимуму, в том числе даже биомедицину и микробиологию. Так что все время словно металась между двух огней, но все же осталась в IT.

Искусственный интеллект, о котором на тот момент еще никто не знал, и все, что с ним связано, казалось дико интересным. Так что интеллектуальный челлендж меня переманил. Я с детства люблю разгадывать сложные задачки. Моим кумиром был доктор Хаус, который мастерски разгадывал головоломки. Конечно, все это оказалось страшно далеко от реальности, которая ждала в российской медицине. Увы, пока в стране нет клиник, где врачу не придется бесконечно заполнять медицинские карты.

Почему вы решили применить технологии компьютерного зрения именно в колоноскопии?

— Это был не вполне мой выбор. Был запрос со стороны областного онкоцентра на автоматизацию визуального обследования ЖКТ. А мне было в глобальном плане не так важно, в какой именно области применить искусственный интеллект, лишь бы это было связано с медициной, спасением жизней. Вообще в России тренд на использование искусственного интеллекта начался в ковидное время и широко применялся, к примеру, при анализе результатов компьютерной томографии легких. Но это статичный снимок. А эндоскопические устройства записывают видео со скоростью 30 кадров в секунду, поэтому и массив данных существенно больше, и технологический вызов — серьезней. Но базовый принцип — тот же.

Как устроена эта технология?

— Во время эндоскопии врач проводит визуальный осмотр толстого кишечника пациента, оценивает состояние эпителия: вид, текстуру, цвет слизистой, и на основании этого ставит диагноз. На самом деле любая сфера человеческой деятельности, которая связана с визуальной оценкой картины, легко перекладывается на искусственный интеллект и компьютерное зрение. Поток видео, получаемый с эндоскопа, прогоняется через нейронную сеть, которая предобучена выявлять ранние признаки рака, она по пикселям анализирует изображение, выявляет патологические новообразования, очаговые воспаления, анатомические отклонения и сигнализирует. Пока изменения незначительные, риск развития злокачественного новообразования невысок: так, для полипов меньше 0,5 см в диаметре вероятность образования злокачественных клеток — всего 3%, а если диаметр достигает 1 см, повышается кратно. Поэтому их выявление на ранней стадии и удаление позволяет значительно снизить шанс развития новообразований в раковую опухоль. Проблема в том, что рак кишечника долгое время никак не проявляется клинически. Когда появляется симтоматика, как правило, это уже рак в 3-4 стадии с большим поражением слизистой, и проведение хирургической операции значительно ухудшает качество жизни пациента, а нередко лечение представляет собой скорее паллиативную помощь.

С одной стороны, компьютерное зрение — это некая подстраховка, «второе мнение», потому что врач может случайно пропустить маленький полип по невнимательности или неопытности, с другой стороны, это позволяет более целостно, комплексно обследовать орган. На сегодняшнем этапе развития технологий можно только бесконечно прокачивать насмотренность алгоритма, чтобы, условно говоря, машина могла в этом отношении превзойти даже врача с двадцатилетним стажем. Но искусственный интеллект пока не способен полностью заменить врача, потому что не обладает ни критическим мышлением, ни творческим подходом к нестандартной проблеме.

Эта технология уже где-то применяется?

— Да, она сразу же вызвала большую заинтересованность, потому что имеет очевидные, понятные совершенно ROE (Финансовый коэффициент, который показывает отдачу на инвестиции с точки зрения учетной прибыли — Прим. ред.) — и в финансовом эквиваленте, и в социальном. Если говорить только о медицине, то это снижение процента онкозаболеваний, если говорить о финансовой составляющей, то это значительная экономия страховых выплат для бюджета, потому что намного проще провести маленькую резекцию, чем обнаружить четвертую стадию рака, где стоимость лечения составляет уже от 500 тыс. до 1,5 млн руб., без особенной надежды на выздоровление. Основная нагрузка по онкозаболеваниям лежит именно на муниципальных и региональных медучреждениях, а не на частных клиниках. Если же говорить о рынке частной медицины и пациентах, которые платят за лечение из своего кармана, то тут тоже понятная история: все хотят, чтобы лечение было максимально малоинвазивным и проблема была выявлена как можно раньше — а эта технология позволяет повысить выявляемость полипов на ранних стадиях с 78% практически до 95%.

Первый прототип в пилотном режиме тестируется в областном Центре онкологии и ядерной медицины. Второй прототип планируем установить в областной клинической больнице.

Медицина, особенно государственная, — жестко зарегламентированная сфера. Что необходимо, чтобы внедрить новую методику обследования, экспериментальный аппарат?

— Шаг номер один — найти в клинике евангелиста, который поверит в технологию, будет готов ходить по кабинетам, чтобы донести ценность нового диагностического метода до лиц, принимающих решения. В частных клиниках всегда есть специалист, который отвечает за расчет финансового эффекта от приобретения нового оборудования и выстаивает финансовую модель: когда произойдет возврат инвестиций, какую дополнительную прибыль это принесет. К сожалению, всё идет от денег. Но это логично.

В муниципальных учреждениях дела обстоят немного иначе: необходимо, чтобы у клиники был бюджет под эту конкретную статью расходов. Как правило, все медицинское оборудование закупается по утвержденным протоколам, стандартам технического оснащения кабинета лечащего врача, где по пунктам расписано не только оборудование, но и нередко марка, модель и модификация.

Сколько времени занимает путь от идеи до реализации?

— Мне бы очень хотелось, чтобы коммерческая модель вышла на рынок в 2024 году. Но сейчас такая ситуация — и экономическая, и политическая, что загадывать не стоит. Здесь, как и во многих других сферах, высокая зависимость от импортных электронных комплектующих: производители графических карт, которые применяются в медицинском изделии, сворачивают бизнес в России. Сейчас ведутся переговоры с китайскими производителями, которые гипотетически могут занять освободившуюся нишу, но пока слишком много неопределенности и в плане цены, и в плане сроков поставок. Пока совершенно неясно, выдержат ли микросхемы эксплуатационные тесты. Но я смотрю на все с оптимизмом. Ценность технологии неоспорима с любой точки зрения, и на рынке есть огромный интерес со стороны клиник и дистрибуторов медицинского оборудования, даже несмотря на то, что продукт пока находится на стадии разработки.

У этой технологии узкая зона применения или же в дальнейшем можно будет сделать аппарат мультифункциональным?

— Да, мы изначально не планировали ограничиваться только нижним отделом толстого кишечника: концептуально гастроскопия, бронохоскопия и колоноскопия отличаются не так уж сильно — осмотр внутренних стенок органов проводится с помощью гибкого эндоскопа. С этой точки зрения добавить новое направление — это работа короткого цикла, не придется переизобретать все с нуля, достаточно собрать датасет, на базе которого будет обучатся нейронная сеть.

Кроме четкой клинической картины «здесь и сейчас», в дальнейшем можно подключить аналитику, чтобы машинные алгоритмы выстраивали прогнозные модели: например, с какой долей вероятности этот маленький полип может вырасти в злокачественную опухоль, и выстроить персонализированную стратегию лечения, опираясь на всю доступную мировую практику по подобным случаям.

Насколько это дорогая технология?

— Так скажем, не дешевая. Основные затраты подобных разработок складываются из интеллектуальных вложений. Специалисты-разработчики, которые имеют высокую квалификацию в сфере искусственного интеллекта, — одни из самых дорогих на рынке. Чтобы довести технологию до стадии зрелого продукта, требуется несколько десятков миллионов рублей.

Мне кажется, это не запредельная сумма?

— Абсолютно. Особенно с учетом того, что в сфере медицины фармакологии сотни миллионов закапываются на исследования новой молекулы при том, что еще лет десять понадобится, чтоб довести разрабоку до ума. И случаются курьезные истории, когда изобретали лекарство для сердечников, а придумали «Виагру».

Что вы почувствовали, когда узнали, что вошли в рейтинг Forbes?

— Это было… неожиданно (Смеется – Прим. ред.). Я готовила ужин, увидела звонок с незнакомого номера — подумала, что это спам и не сразу взяла трубку. Конечно, я, как и каждый амбициозный предприниматель, который открывает собственное дело, мечтала попасть в Forbes. Но, трезво рассуждая и трезво оценивая свои шансы, не особо верила в эту историю. Не в ближайшую пятилетку точно! Так что оказаться в рейтинге, причем дважды — не только российском, но и казахстанском — было, конечно, безумно приятно. Это мощный стимул, который я расцениваю, скорее, как признание авансом: технология еще на стадии разработки, и хотя есть несколько пилотных образцов и даже уже достигнуты первые результаты, но все же это не широко тиражируемая методика. Так что это большой кредит доверия, который теперь нужно очень стараться оправдать.