«Реальный удар «ядерных санкций» превзошел все ожидания», — экономист Александр Широв

После начала специальной военной операции на Украине российская экономика оказалась под беспрецедентным давлением западных санкций: прекращены международные финансовые транзакции, импортные поставки оборудования, техники и комплектующих, оборваны логистические цепочки. О долгосрочном влиянии санкционных мер на экономку страны, а также о возможных сценариях развития ситуации и выхода из кризиса в интервью DK.RU рассказал российский экономист, эксперт по анализу производственного потенциала и межотраслевых взаимодействий, директор Института народно-хозяйственного прогнозирования РАН Александр Широв.

Действительно ли санкции, которые применили западные страны в отношении России, не имеют прецедентов в истории? В чём главные риски и последствия для экономики нашей страны, как это видится сейчас, спустя три месяца?

— Когда зимой президент США Джо Байден впервые произнес такое словосочетание как «ядерные санкции», то мы уже примерно понимали, что скрывалось за этой фразой. Тем не менее радикальные меры, которые приняли развитые, или, как говорят теперь, недружественные страны в отношении России в феврале и марте, действительно превзошли самые смелые ожидания.

Никто всерьез не допускал, что Евросоюз пойдет на то, чтобы заморозить существенную часть золотовалютных резервов страны, шестой по размеру экономики мира.

До сих пор, за исключением относительно локальных случаев (Венесуэла, Иран), у мирового сообщества не было причин сомневаться в надежности государственных обязательств наиболее развитых стран мира.

Всегда считалось, что Соединенные Штаты, чувствуя полную безнаказанность в экономической сфере, могут пойти на такой отчаянный шаг, но Европейский союз — это все-таки не одна страна, а двадцать семь, и у каждой — собственная бюджетная политика. Так или иначе, это случилось и кардинально изменило ситуацию на мировом финансовом рынке. Фактически теперь вложения в долговые обязательства, ценные бумаги развитых стран уже не выглядят столь же безоговорочно надежными, какими казались еще три месяца назад. Произошел тектонический сдвиг.

Фактически мировая экономика столкнулась с прецедентом «окрашивания» валют и обязательств развитых стран. В этих условиях стопроцентно зеленым доллар остается только для США и их ближайших союзников. Для России возможность его использования приобретает оттенок красного цвета.

И сейчас Китай, имеющий трения с США в политической и торговой сферах, который располагает суммой свыше триллиона в качестве резервов, номинированной в американских долларах, и практически столь же значительной, номинированной в европейской валюте, что должен думать? Что, скорее всего, в следующий раз придут за ним. Потому что уже назревают серьезные проблемы на международной арене — прежде всего, с США, Японией. Разумеется, быстро сократить резервы практически невозможно, потому что это обрушит всю мировую финансовую систему и ударит по самому Китаю в том числе. Однако, полагаю, продолжать наращивать резервы в иностранной валюте Китай уже вряд ли будет стремиться. Аналогичным образом ситуация складывается для крупных стран Ближнего Востока, Индии и ряда других. Это новая реальность, в которой находится мировая экономика.

В глобальном смысле эта ситуация обернется тем, что товарные активы станут более надежным вложением средств, чем в долговые обязательства развитых стран. А это не что иное, как очередной переток инфляции: нефть, газ, уголь, металлы, продукция пищевой промышленности возрастут в цене.

Второй момент, который тоже стал неожиданным открытием: сегодня европейские страны готовы заплатить фактически любую цену за то, чтобы дезинтегрировать нашу страну из мировой экономики.

Всегда считалось, что ключевые страны, входящие в Европейский союз, — и здесь, вероятно, стоит выделить в первую очередь Германию, балансирующую на грани рентабельности базовых производств, — никогда не пойдут на то, чтобы полностью отказаться от поставок российского газа, нефти, оборвать все торговые связи. Дело же не в том, что вклад России в мировой ВВП — только 1,5%, а в том, что российская и немецкая экономика тесно увязаны друг с другом. С одной стороны, Россия — это 147 млн человек, это большой рынок, значимый по нынешним временам, что бы кто ни говорил. А с другой стороны, нормально функционировать немецкая экономика может лишь при условии получения энергоресурсов по конкурентным тарифам.

Ровно в той же степени Китай и США никогда не смогут полностью разорвать отношения, оставаясь «закадычными врагами», — слишком много экономических связей между странами. Поэтому те шаги, которые сейчас предпринимают европейские политики, иначе как истерикой назвать сложно.

То есть экономические санкции — это всегда обоюдоострое оружие?

— Безусловно.

И если проанализировать пакеты санкционных ограничений, которые накладывались на нашу страну после Крыма, становится очевидно, что эти меры были направлены просто на то, чтобы сдерживать развитие российской экономики. И западные страны применяли их ровно таким образом, чтобы в наименьшей степени затронуть и в чём-то ущемить собственные интересы. Но сейчас весь возможный арсенал подобных мер уже фактически исчерпан. Поэтому и пустились во все тяжкие.

Уже достаточно долгое время идут прения по шестому пакету санкций, где-то в кулуарах обсуждается и седьмой пакет. Что еще ждать, к чему готовиться?

— Недружественные страны должны постоянно формировать в медийном поле некоторую завесу, которая бы показывала, что они по-прежнему горячо поддерживают Украину и ни в коем случае не пойдут на попятный. Но когда уже даже «ядерные санкции» применены, мер, которые оказались бы чувствительным ударом для российской экономики, уже фактически не осталось. Во всяком случае, их крайне мало. Ну да, Европа может отказаться от энергоносителей. Но это всё равно что выстрелить самому себе в ногу.

И сейчас Венгрия, Чехия и другие европейские страны наотрез отказываются от введения эмбарго на поставки российских углеводородов. Потому что сразу возникает вопрос: а как они получат сжиженный природный газ из США или, допустим, Катара? Это доступно только для стран, расположенных на побережье. Вот и вся история.

Некий комплекс мер по сдерживанию российской экономики, конечно, еще будет принят. Но всё это уже гомеопатия в сравнении с тем, что уже произошло в конце февраля и начале марта.

Если арсенал мер экономического воздействия уже фактически исчерпан, насколько высок риск, что в ход пойдет другое оружие?

— Конечно, возможность прямого конфликта между Россией и блоком НАТО гипотетически существует. Но последствия тут таковы, что вряд ли кто-то всерьез рассматривает подобный сценарий. В этом смысле ядерные державы обладают и возможностями поистине огромными, и соизмеримой ответственностью. До ядерной войны доводить точно никто не собирается. И это ключевая история.

Стоимость человеческой жизни после Второй мировой войны неизмеримо возросла, и принятие решения о любом горячем конфликте, особенно когда это происходит не где-то в странах третьего мира, условном Ираке или Иране, вне всякого сомнения, приведет к тяжелейшим политическим последствиям.

Поэтому ядерное оружие как было в первую очередь фактором сдерживания военных конфликтов, так и по-прежнему остается. И это хорошо. Иначе совершенно неизвестно, как далеко всё это могло бы зайти.

Мгновенные последствия принятых санкций и бизнес, и все мы, наверное, уже в той или иной мере ощутили. Но есть же и отложенные во времени. Какое влияние эти ограничения могут оказать на экономику страны в течение ближайших двух-трех лет?

— Да, если мгновенные ограничения ориентированы на то, чтобы повысить уровень социального напряжения в обществе, то отложенные — на создание долгосрочных ограничений развития российской экономики.

К мгновенным последствиям санкций в первую очередь относятся запреты на использование воздушного пространства, запрет на трансграничные финансовые операции, а также уход с российского рынка крупных международных компаний.

Казалось бы, импортозамещение — это хорошо, это ведет к росту национальной экономики. Но в сложившейся ситуации сокращение импортных поставок приводит к спаду производства, потому что значительная часть отечественных предприятий использует импортные комплектующие, и снижению спроса о стороны бизнеса, государства и населения.

Здесь было бы уместно привести пример экономического спада во время пандемии: из-за разрыва кооперационных и логистических цепочек даже при наличии необходимых денежных средств было невозможно приобрести те или иные товары. Это приводило к полной остановке производств, использующих импортные комплектующие. При этом потребительский и инвестиционный спрос сокращались даже быстрее, чем падали доходы.

Именно критический импорт, который не может быть быстро замещен аналогичной продукцией, на самом деле определит параметры экономического спада в этом году.

Страна движется в сторону сбалансированной внешней торговли, когда поток экспорта сырьевых товаров должен выполнить единственную, но крайне важную задачу: обеспечить встречный поток критического импорта из недружественных стран. Это радикальное изменение постулатов развития российской экономики, которые выстраивались на протяжении последних тридцати лет. Всё это время мы пытались обменять наши ресурсы на товары в максимальном объеме, чтобы получить возможность быстрого развития экономики, ее ускоренной модернизации. А сейчас эту модель взяли и сломали. Ну и, собственно, нам остается только перестроиться.

В любом случае в краткосрочной перспективе это означает шок, существенно трансформирующий структуру производства, доходов и, что особенно важно, цен.

Если смотреть на ситуацию в перспективе нескольких ближайших лет, то ключевой вопрос — технологии. Самая большая беда в том, что нас сейчас пытаются отсечь от мировых достижений в области научных исследований и технических разработок. Недружественные страны контролируют порядка 60% всех затрат на исследования, а дружественные России — менее 20%. Вот где проблема.

Как вы бы оценили объем критически важного импорта? А то некоторые чиновники поражаются, что даже гвозди в стране, оказывается, не производятся, не говоря уже о микрочипах.

— К слову, о микрочипах: в реальности сегодня ни одна страна в мире не может целиком обеспечить производственную цепочку: оборудование, на котором печатаются платы, производится в Голландии, неон — в России или на Украине и так далее. Экономики всех стран мира сегодня открыты, за исключением разве что совсем экзотических случаев. На недружественные страны приходится порядка 90% в объеме критического импорта, это порядка $100-120 млрд из $300 млрд в структуре импорта. В первую очередь, это высокоточное оборудование и комплектующие для системообразующих производств.

К примеру, взять автопром — «АВТОВАЗ», хотя и входил до недавнего времени в альянс Renault-Nissan, так или иначе там в основном применяются отечественные разработки, за исключением разве что LADA Largus. Но при этом повсеместно используются контроллеры Bosch. В основном это сконцентрировано в машино- и авиастроении. Еще одна уязвимая область, где также высока доля критического импорта, — это химическая промышленность и фармацевтика, а также сельское хозяйство, где есть потребность в элитном семенном материале, качественных удобрениях. Ну и есть часть потребительских продовольственных товаров: к примеру, кокосы, манго, бананы и ананасы в нашем климате просто не растут. Понятное дело, что тут, как ни занимайся импортозамещением, толку не будет.

Если оперировать не громкими лозунгами, а реальными цифрами, главная проблема отечественной экономики в том, что она слишком простая.

И ситуация, когда предприятия, которые находятся буквально через забор друг от друга и при этом ничего не знают о продукции, которую производят, — прямое следствие разорванности экономического пространства страны. Причем как по вертикали, так и по горизонтали.

Вот взять, допустим, производственные цепочки, в конце которых находится крупное предприятие машиностроительного сектора: ясно, что для сборки автомобиля требуются тысячи комплектующих. И проблема последних лет состоит в том, что даже простые вещи — условно говоря, резинотехнические изделия или те же гвозди, могут в стране просто не производиться, хотя никаких видимых ограничений для этого попросту нет.  

Более половины в структуре ввозимых в страну товаров — вовсе не критический импорт. Отсутствие кооперационных связей обрубает возможность создания добавленной стоимости. Разрывы производственных цепочек заполняются импортом. 

Проблема же не в том, что мы производим и экспортируем сырьевые товары. Это, напротив, сильная сторона. Необходимо усложнять экономику. Выстроить такую систему кооперации, которая бы связала всё экономическое пространство страны.

В правительстве рассматривают первый после введения масштабных санкций проект сценарных условий прогноза социально-экономического развития. По предварительным оценкам, экономический блок прогнозирует падение ВВП на 8,8% в 2022 г. в базовом варианте и ожидает выхода в положительную динамику (1,3%) уже в следующем году. Как, на ваш взгляд, скорректируются эти ориентиры?

— Важно понимать, что такое экономический прогноз в текущей системе принятия решений. Главная задача на сегодня — не угадывание некой цифры, которая покажет рост или падение того или иного параметра по итогам года, а формирование базы для бюджетных расчетов. В августе выйдет обновленная версия этого прогноза и вместе с проектом закона о федеральном бюджете пойдет на рассмотрение в Госдуму, а затем ляжет на подпись к президенту. Если же говорить о конкретных цифрах, то я вполне солидарен с коллегами из Минэкономразвития.

Главная развилка — не в том, каков будет уровень санкционного давления (он уже в принципе понятен) и как это повлияет на экономику, а какой набор антикризисных мер мы сможем этому противопоставить. Окончательный пакет мер пока не принят. Как и во время острой фазы пандемии, он будет формироваться под воздействием происходящих событий и окончательно выкристаллизуется, наверное, только к середине осени. В 2020 г. ВВП страны снизился всего на 2,7%, притом что базовые прогнозы, которые озвучивались в первые недели локдауна, исходили из того, что экономика рухнет на 7-8%. И даже Минэкономразвития исходил из оценки падения в 5,6%. С точки зрения планирования бюджетных расходов власти всегда выбирают наиболее консервативный сценарий.

Вот и сейчас в зависимости от пакета мер антикризисной поддержки и того, насколько оперативно эти средства будут доведены до бизнеса и населения, спад экономической активности по итогам года ожидается в диапазоне от 6% до 11% ВВП.

За последние двадцать лет страна переживает уже пятый кризис. По оценкам аналитиков, минимизировать последствия санкционного удара по российской экономике поможет резкое наращивание расходов бюджета, причем потребуется не менее 4 трлн руб. Есть ли такие резервы?

— Еще лет десять назад у правительственных экономистов была теория, что стоит закладывать в прогнозах кризис на каждое десятилетие. Но пока, получается, идем с существенным опережением графика (усмехается. — Прим. ред.). Научное прогнозирование — это не предсказание будущего. И как говорил Воланд в известном романе Булгакова, проблема не в том, что человек смертен, а в том, что он внезапно смертен.

Однако сейчас, оценивая возможности правительства по формированию пакета антикризисных мер, стоит отметить, что эти возможности ничуть не ухудшились в сравнении с тем же 2020 годом, когда федеральный бюджет нарастил расходы более чем на 25%. Попробую пояснить это утверждение.

Во время прошлых кризисов поддержка бизнесу оказывалась в той или иной мере, но никогда прежде эти меры не носили настолько масштабного характера, как в пандемию, никогда еще государство так ощутимо не сдерживало темпы спада экономики за счет стимулирующих вливаний. Какие резервы есть сейчас? Только за первый квартал профицит бюджета страны составил более 1 трлн руб. На счетах в федеральном казначействе еще с прошлого года остались нераспределенными еще порядка 3,2 трлн руб. Кроме того, не стоит забывать про ФНБ. Есть версия, что эти средства тоже заморожены из-за санкций. Но это не так. Никто не мешает Центральному банку выпустить рублевую ликвидность под ранее полученные валютные компоненты — это ровно так и раньше работало, в этой схеме никакая валюта в чистом виде не требуется. Итак, ФНБ — это еще 3-4 трлн руб. Итого формируется пакет антикризисных мер на 6-8 трлн руб. Вопрос только в том, как наиболее эффективно распределить эти средства.

В 2020 году примерно 1,5% ВВП составили инвестиции, 1% — социальные выплаты и еще 0,5% — это государственный спрос. Интуиция подсказывает, что те же пропорции сохранятся и в дальнейшем. Важное отличие нынешнего кризиса — необходимость поддержки банковского сектора, чтобы избежать избыточных убытков из-за просадки котировок ценных бумаг в инвестпортфеле. Так что единственное ограничение, которое, впрочем, было и два года назад, — узость каналов государственной поддержки.

Огромное число людей трудится в сером секторе, где поддержать занятость сложно, поэтому и приходится прибегать к «вертолетным деньгам»: раздаче пособий всем семьям с детьми, например. Высказывались опасения, что это разгонит инфляцию, но в реальности этого не произошло: так удалось поддержать не только население, но и бизнес — например, торговые центры, которые два месяца простаивали из-за локдауна, производителей мебели и стройматериалов.      

По данным Росстата, в марте индекс потребительских цен в России увеличился в 7 раз до 7,61%, это новый рекорд месячной инфляции с января 1999 г. Каков ваш прогноз по динамике цен?

— В начале весны основными факторами ускорения инфляции стали скачки валютного курса и ограничения, связанные с импортными поставками. Сейчас уже очевидно, что резкий рост цен на отдельные потребительские товары был совершенно неадекватным, подогретым ажиотажем. Когда Volkswagen Tiguan вдруг стал стоить 9 млн руб., что и не снилось верхней линейке BMW, стало очевидно, что это просто ситуация острого шока. Сейчас происходит балансировка спроса и предложения. Поток импорта восстанавливается за счет поставок из дружественных стран и тех стран, кто занял нейтральную позицию, и инфляция потихоньку начинает затухать. Еще один важный момент, который будет этому способствовать, — летом всегда снижаются цены на сезонные овощи и фрукты.

Не следует ожидать катастрофических сценариев. В конце концов введенные против России санкции не означают полного разрыва связей с мировой экономикой. Она намного больше, чем пул недружественных стран. Можно предположить, что ряд наиболее одиозных ограничений (беспилотные зоны, полный уход компаний с российского рынка) будут смягчены, как только смолкнут пушки.

Тем не менее удар по российской экономике нанесен и проявится в существенных потерях. В частности, сокращение денежных доходов населения может составить 8-10%, а инфляция — 20%. В следующем году показатель будет, конечно, выше таргета, но всё равно это будут уже однозначные цифры.

Как смягчить долговременные последствия санкций? Вернуться к плановой экономике с большой долей госсектора, как советует ряд экономистов?

— Система директивного планирования в отечественной экономике уже была. Очевидно, что это не панацея. Сейчас действительно не очень простая ситуация в экономике. Кто должен быть главным ответственным за то, что происходит? Казалось бы, государство. Но ясно, что, если государство с ограниченными возможностями в плане каналов распределения средств станет ключевым игроком, это спровоцирует серьезные проблемы.

Сферы, где государство должно сконцентрировать усилия, — это критическая инфраструктура, критическое импортозамещение и безопасность. А всё остальное, в принципе, должен делать бизнес. Но бизнес же часто дезориентирован и не понимает, что ждет экономику, где возникнет спрос. И на самом деле важнейшая роль государственных расходов именно в этом: показывая направления, куда вкладываются ресурсы, обозначать отрасли, где бизнес может извлекать высокий доход.

Важнейший фактор, что пока заемное финансирование по рыночным ставкам для подавляющего большинства предприятий остается закрытым. А значит, государство должно создавать механизмы многоканальности финансовой системы, чтобы у предприятий была возможность привлекать ресурсы по ставкам ниже, чем могут предложить банки. И осуществляться это должно ровно там, где государство заинтересовано в развитии производства. И в конечном итоге это должно привести к появлению внятной экономической стратегии выхода из текущей ситуации и перехода к устойчивому развитию.

Проблема последних лет в том, что в стране совершенно отдельно существовали бюджетная, денежно-кредитная, социальная, демографическая, инвестиционная политика, и у каждой были собственные ключевые критерии, но, к сожалению, так и не сложилось единой экономической стратегии.

Прежде всего, необходимо определиться, куда мы идем. Какие цели ставим. И где те болевые точки, на которые необходимо воздействовать и государственными финансами, и усилиями бизнеса. И если вся эта архисложная конструкция все-таки тронется с места и начнет медленно набирать ход, бизнес окажется уже явно эффективнее, чем любые государственные институции.

Жизнь в новых условиях потребует изменения большого числа постулатов экономической политики. Понятно, что сейчас правительство объективно сосредоточено на решении тактических задач, оно тушит пожары, но пора задуматься и о стратегии ответа на долгосрочные вызовы и угрозы развитию российской экономики.

DK.RU выражает благодарность комитету по промышленности ЧРО «ОПОРА РОССИИ» за содействие в подготовке материала.

Ранее на эту тему: Зубаревич: «Этот кризис совсем не от слова "отжался". Мы еще летим, дна не нащупали»