«Нет ничего фантасмагоричнее реальности»: Алексей Сальников — о своем романе и вокруг него

Одна из наиболее громких сенсаций в русской литературе последнего времени — роман екатеринбургского писателя Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него» — был экранизирован режиссером Кириллом Серебренниковым и обрел вторую популярность в 2021 году после показа в программе Каннского фестиваля и российского кинопроката. Автор книги приехал в Челябинск на всероссийский фестиваль #РыжийФест, где поделился впечатлениями о фильме, ремесле писателя, внезапной славе, и о взглядах на жизнь, как литературу, и на литературу, как жизнь. 

Про жанр и себя:

— Я писал все вместе: и семейную историю, и бытописательством занимался в попытке самореализовать свой взгляд на мир, и наблюдал за близкими и друзьями. Роман очень редко повествует о чем-то одном — это сад сходящихся и расходящихся тропинок. Просто я туда вплел еще и постсоветскую историю, попытался сделать это как можно более органично. Это связано не только с книгой: многолики не только Петровы, еще и я, в некотором роде, многоликий человек.

Мне иногда говорят, что меня сложно узнать по фотографии, на снимках я почему-то всегда получаюсь по-разному. В Петербурге я один раз договорился об интервью с журналистом и он семь раз проходил мимо меня, подозрительно поглядывая. А потом я увидел, что он в телефоне открыл штук двенадцать моих фотографий и тщательно их рассматривал. Мне кажется, я могу на такие встречи с собой проникать инкогнито: надену костюм с галстуком — и меня вообще никто не узнает.

Про жизнь: 

— Фантасмагория в нашей жизни происходит ежедневно, просто мы ее не замечаем за ходом собственных мыслей. Если включить камеру на телефоне и пройтись в поликлинику, магазин, просто по улице прогуляться, в транспорте проехаться, все подряд снимая, то вы найдете очень много интересных, невероятных сюжетов. Нет ничего более фантасмагоричного, чем реальность, ни один автор не придумает ничего сильнее, чем может произойти в обычной жизни.

Один раз я пошел за справкой в поликлинику для сына и увидел в очереди мальчика со сломанной рукой. И этот мальчик там больше всех отжигал: все время залезал на пеленальный столик, спрыгивал с него, не сидел на месте, в общем. Я за ним полтора часа наблюдал. А тем же вечером я пошел гулять с собакой — с ротвейлером — и этот же мальчик подбегает к моей собаке и тянется к ней, чтобы погладить. И тут его оттаскивает за шиворот его мать с криком: «Куда второй рукой?!» — мол, первая-то уже сломана.

Еще, связанное с собакой: шли как-то мне навстречу бабушка с внуком; он видит собаку и шепчет ей что-то на ухо. А бабушка глаза закатывает и отвечает, уже не шепотом: «Как будто ты предсказуемый!» — может, родители, или кто еще сказал ему, что собаки непредсказуемы.

Дети, особенно дошкольники, всегда как будто слегка подвыпившие: они ведут себя как взрослый человек, который немного дерябнет, и он уже веселый, готов шутить и шарашиться везде. И родители им выговаривают точно так же, как жена пьяному мужу: «Вот, да что ж ты такое у меня», как будто они в браке.

 

Про фильм: 

— В фильме меня пригвоздило к месту ощущение скатывания с горки: когда ты из безумия начала 2000-х попадаешь в тело ребенка в 70-е и ты на это все смотришь от первого лица. И как только ты к этому привыкаешь, он подходит к зеркалу и руку к лицу подносит. И ты думаешь: «Елки-палки, как они это сделали?!». Очень меняется характер: то тягуче, то безумно, то ярко, то грустно, потом это достигает пика, когда Петров с Петровым-младшим идут с елки и там настолько уже просятся титры, но дальше бац! — и новелла про Снегурочку. Собственно, такая же линия повествования и в книге.

Только, когда я увидел фильм, я понял, почему люди были так шокированы книгой: то, что я писал, — для меня это буквы на экране, а людям с более развитым воображением это видится по-другому. Я даже понял, почему первый издатель отказался выпускать мою книгу, сказав, что она «отвратительна». Иногда, на самых жестких сценах, я удивлялся самому себе: «Надо же, а ведь я это написал, никто меня не заставлял…».

Фильм, конечно, — это другое произведение, пусть и на том же материале. И я получил от просмотра огромное удовольствие, увидев, какие режиссер вкладывает смыслы в те вещи, которые я, особо не заметив, вставил в книгу. И как они в фильме сработали. Также я замечал, что люди, посмотревшие фильм, бросаются читать книгу — и остаются разочарованными. Это как соотносятся между собой добрый советский новогодний фильм «Чародеи» и произведение Стругацких, которое лежит в его основе.

Про Урал:

— Я писал в романе именно про Екатеринбург, но так вышло, что история стала универсальной. Она получилась вообще в целом о постсоветском пространстве, панславянском даже. Тут еще другой момент в том, что Кирилл Серебренников, по понятным причинам, не мог присутствовать на съемках, поэтому фильм снимали не в Екатеринбурге.

Но есть одно место, снятое именно там — когда маленький Петров едет в трамвае, «прогревает» пальцем дырочку в замерзшем стекле и смотрит, как в ней проплывает желтая двухэтажка, на Эльмаше это где-то, вроде. Она там буквально несколько секунд мелькает, но у любого екатеринбуржца сердце невольно ёкнет при ее виде.

Я пытался объяснить в книге, почему это происходит именно на Урале, и совпал в этом с Андреем Ильенковым. У него есть «Повесть, которая сама себя описывает», там школьники тоже едут на трамвае, на «Зеленый остров», и рассуждают, кто из античных богов мог бы заведовать Свердловской областью, и им оказался Аид — повелитель преисподней, царства мертвых. Я это узнал уже после написания книги, хотя повесть вышла раньше.

Про ремесло:

— Нет никакого секрета в том, чтобы начать писать: начинаете и пишете. В том то и весь ужас, что люди ходят на какие-то литературные курсы без конца, пытаются искусственно конструировать текст, с какими-то сюжетными арками. Но, на самом деле, если появляется интересная идея, то эта искра в любом случае заставит крутиться текст вокруг себя.

А когда говорят, что «некогда писать», мне всегда непонятно — почему? Люди часами сидят в социальных сетях, пишут такую массу текста, иногда как выкатят простыню на каком-то впечатлении от чего-нибудь. Но жизнь такова, что кто пишет — тот пишет, а кто нет — тот нет.

Про людей:

— У каждого из нас живет в подъезде или, как минимум, в доме такой человек, который стреляет мелочь на выпивку. Один раз меня попросили написать какой-нибудь рассказ и я написал про такого своего соседа. Он очень разнообразными способами клянчил у меня деньги, пытался мне что-то продавать. Потом он со своими друзьями ограбил какую-то женщину. А моего сына, который шел из университета, полицейские попросили стать понятым и увезли его в участок. Там у него разрядился телефон, сына долго не было, я после всего, конечно, готов был голыми руками этого соседа задушить.

Но в итоге я написал про него рассказ, на котором заработал 25 тысяч рублей. И я потом много думал, насколько высока вероятность, что вот этот пьющий мужик и номер журнала GQ, где этот рассказ вышел, пересекутся в реальности, чтобы он узнал в его герое себя. Сейчас они уже точно не пересекутся: он умер. Пить вредно, все-таки.

Про ценности:

— Ценности — они общие для всех: тепло, доброта, что-то вот такое мне важно… Как-то мы не могли поздно вечером дозвониться до сына. И ты идешь домой и думаешь: «Почему свет не горит?». А сын просто мог прийти, лечь спать и забыть включить телефон, к примеру. И думаешь: «На фиг это все, всю эту литературу. Лишь бы свет горел».