«Люди живут по привычке, занимаются нелюбимым делом, а талант остается нераскрытым»

Маленькая мастерская челябинского скульптора Антона Титова находится в типовой пятиэтажке на окраине города, а сам он, выбрав несколько лет назад путь свободного художника, ведет жизнь затворника. Выкрашенные лиловой краской стены увешаны барельефами — маски, кисти рук, сложенные для молитвы или сжатые в кулак, часы, распадающиеся фрагменты которых превращаются в летящих бабочек. О поисках призвания, критике и гонорарах Антон Титов рассказал в интервью CHEL.DK.RU.

Расскажите о технике, в которой выполнены работы?

— Материалы разные. Стараюсь комбинировать: сверхпрочный скульптурный гипс, шамотную глину, реже — стеклопластик. Иногда для крепости конструкций использую металлическую арматуру, особенно если есть тонкие, мелкие детали. И покрываю акриловой краской.

Сколько времени уходит на одну работу — от замысла до воплощения?

— По разному, от нескольких дней до пары месяцев. Иногда долго мучаюсь, размышляю, а иногда идея приходит мгновенно, как вспышка. Я редко делаю зарисовки, обычно держу все в голове. Когда возникает мысленный образ, беру специальный скульптурный пластилин и пытаюсь вылепить мастер-модель. Кстати, оказалось, что самые удобные инструменты — старые, еще дедовские хирургические скальпели, тупой и острый.

А формы для отливки гипсовых скульптур делаю из силикона. Сам материал выглядит, как густая сметана: добавляешь катализатор, погружаешь туда заготовку из пластилина, и он застывает вокруг, как резина. Потом заготовка из гипса обязательно должна просохнуть: если нарушить технологию, краска пойдет пузырями. Даже маленькая фигурка должна сохнуть не менее двух дней.

Можно, конечно, просто сваять из глины что-то в единственном экземпляре, но мне хочется сделать так, чтобы потом можно было тиражировать образ.

Обычно наоборот. То, что с каждой работы можно сделать точную копию, на ваш взгляд, не снижает ее ценность?

— Я и сам задавался таким вопросом. Но, знаете, даже скульптуры, которые вышли из одной формы, все равно получаются совершенно разные — и по внешнему виду, и по энергетике.

Какая из работ оказалась самой сложной в исполнении?

— Пожалуй, трехликая маска. Изюминка коллекции. Возможно, через год буду относиться к этому иначе — так, упражненьице. Но пока это воспринимается как значимый проект. В одной маске совмещены три лица, три эмоции — радость, печаль и гнев.

Почему именно эти? А не, допустим, удивление или испуг?

— Эмоций много, но эти, как мне кажется, управляют человеком. На эту работу ушло два месяца. Странное было время: вокруг все вертелось, крутилось — казалось, что даже квартира стала живая. Самое главное — не торопиться.

Время вообще не важно. Так часто бывает: пришла в голову идея, а в следующее мгновение уже делаешь фотографию готовой работы — все то время, которое ушло на изготовление скульптуры, я как будто не помню, два-три дня выпадают из жизни. Потому что весь, целиком и полностью, погружен в процесс — забываю про сон, про еду.

Иногда сам себя уговариваю: «Антон, надо поесть, солнце уже садится. — Да-да, вот только закончу». И проходят еще два часа. А потом звонит телефон, я снимаю трубку и не сразу понимаю, что говорит человек, на каком он вообще языке разговаривает: какие-то цифры…

Насколько я понимаю, вы не профессиональный скульптор?

— Да, самоучка. Учился на архитектурно-строительном, но так и не закончил. Успел вынести какие-то знания по начертательной геометрии, по инженерной графике была твердая четверка. Мне проекции на бумаге всегда было скучно чертить, я видел их в воздухе, «думал в объеме», как выразился один из преподавателей. Я до сих пор некоторые вещи на плоскости вообще не воспринимаю. Первую скульптуру сделал в 2001 году. Зашли в кафе с друзьями, а там в интерьере были гипсовые лица интересные. Вот, приятели и стали подначивать: «Ты же на архитектурно-строительном учишься? Сможешь сваять что-то подобное?» «Да легко», говорю. Юношеский кураж. И всю ночь лепил. И даже неплохо получилось. А потом забросил — мастерства не хватало, чтобы воплотить идеи, которые были в голове, и вообще надо было о другом думать, учиться.

Мне до сих пор техники недостает, но некоторые говорят: даже хорошо, что есть несовершенства, в этом чувствуется человеческая рука, а не заводская штамповка.

А как увлечение стало делом жизни?

— Я работал на производстве, создавал модели из стеклопластика. Как-то отлил маску инопланетянина, принес показать знакомым, а ее раз — и купили. Потом сделал несколько маленьких фигурок жаб — тоже влет разошлись. И я за три дня заработал больше, чем обычно получал за месяц. И задумался: может, сами обстоятельства подталкивают к тому, чтобы изменить что-то в жизни? Так в один прекрасный день я написал заявление и ушел.

Не было страшно?

— Нет, не было сомнений, они как-то растворились. Некоторое волнение, конечно, все равно было, но его перекрывало огромное воодушевление. Теперь я невероятно рад, что именно так все сложилось. Просыпаешься утром — и не нужно уже никуда бежать. Ты свою жизнь посвятил творчеству. Назад пути нет, сам себя загнал в жесткие рамки.

Как семья, близкие отнеслись к тому, что вы стали свободным художником?

— В этом плане я действительно свободный, потому что жены и детей пока нет. Родители, люди старой закалки, убеждали: «Зачем тебе это надо? Этим на жизнь не заработать!» Бабушка до сих пор простить не может: можно же по вечерам из глины лепить, после «нормальной» работы. Но я пробовал — не получается так. На «подумать» времени просто не остается. И мысли — о другом. Чтобы творчеством заниматься, надо голову освободить, отсечь все лишнее.

Было время, когда приходилось тяжело в финансовом плане?

— Да, то, что первые работы сразу же раскупили — это невероятно вдохновило. А потом раз — и все, затишье. Все стены в мастерской были завешаны работами.

Когда приносил что-то в отделы, где продавалась разная сувенирная продукция, продавцы только отмахивались: «Куда вы в Челябинске лезете? У нас некультурный город. Людям покушать купить не на что, за садик еще нужно заплатить, а тут вы со своими поделками...» Сейчас это, конечно, уже не задело бы так сильно. Но и тогда настрой не сбило.

Самое главное — не паниковать, не останавливаться. Особых переживаний не было, думал: даже если ничего из этой затеи не выйдет — все равно ничего не теряю, работу какую-никакую найду, а если так и не рискну, не попробую осуществить мечту — всю жизнь потом буду жалеть. В любом деле главное — не столько талант, сколько характер, чтобы не сдаваться, если не получается. Характер человека как раз и проявляется в такие моменты, когда страшно, а он продолжает идти дальше, не тормозит, не откладывает на потом. Я ведь и раньше начинал заниматься скульптурой, но раз за разом забрасывал, и все время в жизни возникали какие-то звоночки, которые настойчиво возвращали на этот путь. Жизнь сталкивала с правильными людьми, я присматривался, задавал вопросы, перенимал что-то, пробовал, набивал руку.

Часто люди не слышат эти звоночки, живут по привычке, занимаются нелюбимым делом, а талант так и остается нераскрытым, погребенным в рутине.

А как возник псевдоним Антонио Майер? Это из-за ориентированности на западных ценителей искусства?

— Фамилия настоящая, бабушки-немки, которая сейчас живет в Германии. Антонио просто звучит хорошо, ласково. Небольшой коммерческий ход — хорошо звучит. А подписываюсь я на тыльной стороне каждой работы всегда честно — А. Титов.

Куда чаще всего уходят работы?

— Москва, Санкт-Петербург, Америка, Канада, Германия, Франция.

Никогда не возникало желания уехать — в столицу или за рубеж?

— Нет, я не держу на этом фокус. Не место красит человека. К тому же от себя не убежишь. Обстановка должна вдохновлять — красивые места, люди, природа.

А Челябинск вдохновляет?

— Да, когда, например, гуляю в городском бору. А некоторые вещи я просто не замечаю — все то, что отвлекает. Допустим, идем с приятелем по улице, он восклицает: «Ты только посмотри, какая грязь!», а я: «Где?». Это еще с детства пошло. Помню, в девяностые пошли с классом в музей. И едет по улице джип красивый, огромный, которые тогда еще в диковинку были — медленно, как морской лайнер. Я оглянулся посмотреть — но не на автомобиль, а на лица одноклассников. Девочки, мальчики, двоечники, отличники — все безотрывно провожали его взглядом с одинаковым выражением удивления и восторга. И даже учительница. И я понял: не хочу быть как все. В школе я был троечником, постоянно прогуливал уроки. Учителя ругали за то, что я вместо учебы рисую на партах. Даже между строк в тетрадях я рисовал причудливые, карикатурные картинки людей и животных. Учительница литературы брала тетрадь, поднимала и показывала всему классу мои художества: «Посмотрите ребята, чем у нас Антон на уроке занимается!». Каждый по-разному себя в детстве стремится проявить: хулиган стекла бьет, отличник руку на уроке тянет, а я вот рисовал.

Многим творческим людям свойственен синдром самозванца, когда все время задаешься вопросом: а ты действительно талантлив или это всего лишь ремесленничество, эпигонство?

— Как определить настоящий талант? Вряд ли кто-то сможет ответить на этот вопрос. Чем больше я погружаюсь в эту тему, тем сильнее убеждаюсь, что это мой путь. Я не знаю, есть ли у меня талант или способности. Но это точно мой путь.

Знаете, есть всемирно известный скульптор Джонсон Цанг из Гонконга. Люди восхищаются, постоянно пишут мне: «Антонио, а вы могли бы это сделать?» И шлют фотографии его работ. Мне нравится его стиль, но я не могу копировать чужие работы, всегда важно оставаться собой. И однажды я решился и написал ему письмо, поделился своими сомнениями, вопросами, которые меня мучали. Отправил — и забыл. А через пару дней приходит ответ. Я был настолько счастлив! Три раза перечитал. Чуть ли не слезы на глаза наворачивались. Слово в слово уже не вспомню, но суть такая: следуй своему пути, не сворачивай и не слушай тех, кто пытается тебя сбить. Я нахожусь в потоке, занимаясь любимым делом.

На самом деле два простых вопроса определяют призвание: если бы деньги в твоей жизни были в изобилии, как воздух, продолжил бы я заниматься этим делом? И второй — готов ли я на это потратить оставшиеся дни своей жизни?

А как складывается стоимость той или иной работы?

— Я должен держать весы ровно. В сердце чувствовать, что не прошу лишнего. Обычно я оцениваю час работы, насколько легко это было сделать. Стараюсь не зацикливаться на чем-то надолго. Например, вот эти разлетающиеся часы, осколки которых превращаются в бабочек, я собирал пять дней. Понятно, что скульптура не может стоить пять тысяч. Да даже десять. Но я на рынок все равно ориентируюсь, который задает тренды. Многое зависит от площадки: американские ресурсы, на которых продаются предметы искусства, — это один разговор, сайты, где мастера хэндмейда выкладывают свои работы, — другой, а агрегаторы частных объявлений — третий. Для коллекционеров цена априори выше. Но если работа висит, а интереса к ней нет, приходится корону снять — пусть постоит на полочке. Лучше поставить демократичную цену в пятьсот долларов, чем месяцами ждать у моря погоды.

Да, деньги все время нужны, безусловно, мы же не в тайге живем. Когда плотник работает в мастерской над шедевром, летят опилки, так вот деньги — это как опилки. Побочный продукт. Деньги приходят автоматически, если человек реализуется в чем-то.

Люди странным образом чувствуют, когда что-то делается исключительно ради денег. Да, у меня тоже есть просто милые вещицы для интерьера, без особой смысловой нагрузки. Но на заказ я обычно не работаю. Попробовал однажды— по совету приятеля сделал небольшую фигурку Ждуна, когда мем был мегапопулярным. Он окупил раз сто пятьдесят. Фигурки разлетались как горячие пирожки. Но мода быстро прошла, и ничего в душе не осталось.

Среди ваших работ много не только масок, но и рук. Почему?

— Руки — анатомически правильный, фактически безупречный инструмент. Идеально сконструирован, чтобы что-то создавать, выражать эмоции, настроение через жесты, с быстрой и точной моторикой. Я, когда встречаю человека, в первую очередь на руки смотрю. Говорят, глаза — зеркало души. Но глаза не расскажут о человеке так много, как его руки. Потому что выражение лица, мимику мы можем контролировать, улыбка бывает натренированная, а язык тела все равно выдает мысли.

Свои руки копировали?

— Да, это база, потом просто добавляю какие-то детали. Вот, к примеру, хамса — защитный амулет в форме открытой ладони с пятью пальцами, который был известен на Востоке с древнейших времен, еще до возникновения мировых религий. Некоторые упрекают, что у меня образ не канонический — рука живая, пальцы полусогнутые, в движении. Но вот такая неканоническая хамса неожиданно стала хитом продаж. Обычно те, кто ее видят, делятся два лагеря: одним это кажется чем-то жутким, а другие всплескивают руками: «Какая прелесть!».

Кстати, как вы относитесь к хейтерам?

— Критика бывает разной: кусачей и конструктивной. Кусачая, кстати, тоже в чем-то полезна — закаляет характер. На планете семь миллиардов людей живет, и все разные, так что самое глупое — пытаться угодить всем на свете.

У меня на самом деле здоровые амбиции — хочу, чтобы в каждом доме была моя скульптура. По всему миру. Чтобы доносить свои мысли, образы людям. Если бы я стоял на высокой трибуне и произносил речь — не уверен, что мне удалось бы быть столь же убедительным. Язык пластики мне все-таки ближе. Вот это все, что вы сегодня видите в мастерской, — это только начало. Можно сказать, тренировка. Перед чем-то большим, грандиозным. Я пока еще в большей степени только учился и побеждал нужду.